Что нового в показном поведении?

Вердыш А.В. (по мотивам Internet)

2004 год

Поразительно, но как актуальна теория старика Т. Веблена.Наиболее ярко показное потребление проявляется в периоды первоначального накопления капитала, когда возникают новые богачи - нувориши. В США, во многих западноевропейских странах это была вторая половина XIX в. В 1990-х гг престижное потребление стало играть большую роль на постсоветском пространстве, где развернулся стремительный процесс первоначального накопления в результате, прежде всего, передела государственной собственности. Человеку, получившему большие деньги, после удовлетворения насущных природные потребности, хочется признания, зависти окружающих, уважения. К этому толкает обычная зависть и извечная страсть людей к соперничеству, к достижению победы в игре, разновидностью которой является показное потребление. В таком случае потребляется не столько сама вещь, услуга, сколько отражение этого потребления в глазах окружающих.

Однако демонстративное потребление не ограничено небольшой группой богатых. Основная масса людей среднего достатка, но хотели бы внешне выглядеть богатыми. Поэтому механизм показного потребления движет в первую очередь ими.

Демонстративное потребление в странах, в период первоначального накопления капитала, сталкивается с проблемой многозначности текста. Участники опроса экспертов, отмечая атрибуты богатого человека в России, отметили наличие связи с криминальным миром (56%) (Коростикова 1998). Таким образом, человек тратит огромные деньги, чтобы сказать: "Я богат, я принадлежу к избранному слою преуспевающих людей", но окружающие читают не только это, но и текст, который он, вероятно, не хотел бы озвучивать: "Я из криминального мира". Даже детки из белорусской глубинки иной раз демонстрируют распространённые внешние атрибуты показной принадлежности к преступной среде(слэнг-псевдожаргон «братков», тату, «фирменную» причёску и одежду и т. п.).

Т.Веблен подчеркивал две стороны потребления: демонстрируемую и скрытую от посторонних глаз: «В результате того предпочтения, которое отдается демонстративному потреблению, семейная жизнь многих классов сравнительно убога в контрасте с той блистательной частью их жизни, которая проходит на виду. Как вторичное следствие того же предпочтения люди скрывают свою личную жизнь от чужих глаз». В современных странах СНГ этот феномен бросается в глаза, когда встречаешь дорогие марки автомобилей, припаркованные у обшарпанных "малосемейных" хижин.

Демонстративное потребление свойственно всем слоям общества. Однако в абсолютном своем выражении оно существенно различается. "Норма благопристойности, - как писал Т.Веблен, - растет от слоя к слою, и под страхом утраты своего привилегированного положения необходимо жить на уровне требований приличного внешнего вида».

К атрибутам внешнего вида у средних и высших слоев относится не только одежда, но и средства передвижения, мобильники, технические средства, «престижные» учебные заведения. Автомобиль для многих людей - это уже не столько средство передвижения, сколько средство завоевания репутации преуспевающего человека. Чем выше слой, тем выше нормы. В результате парадокс, наблюдаемый во все века: и бедные, и богатые выбиваются из сил, стремясь поддерживать "приличный уровень" потребления. Вся мировая литература прошлых веков полна историями о помещиках, чиновниках, буржуа, которые тонули в долгах, но организовывали балы, содержали большие экипажи, покупали дорогую одежду, жили в больших домах и держали много неэффективно используемых слуг. В наше время ничего не изменилось. Один житель деревни продал свой приличный и рабочий «Жигуль», купив , для престижа, подержанный «Мерседес». Теперь, второй год, пытается его отремонтировать, так как не на чем  выполнять хозяйственные перевозки.

Новые богатые дают начало потребительской гонке, и в нее волей-неволей втягиваются и те, у кого нет "шальных" денег. Для обозначения своего статуса, последние,  вынуждены многое потреблять,  на грани своих финансовых возможностей. Показное потребление становится первоочередным, а более насущные, но малозаметные для постороннего глаза его формы - ограничиваются. Показное потребление - это не болезнь отдельных людей, это норма культуры, которая давит, диктует иррациональное по своей сути поведение. В такой культуре быть  практичным, скромным, прислушиваться только к своим естественным потребностям- неприлично. Не участвующий в гонке рискует оказаться в изоляции и подвергнуться насмешкам.

Разумеется, люди, втянутые в престижное потребление, в этом обычно не признаются ни себе, ни, тем более, посторонним. Они говорят, что носят только то, что удобно, комфортно, практично. Но, как подметил Том Вольф, эта "комфортная, практичная" одежда всегда оказывается недавно купленной в наиболее дорогих магазинах и соответствует текущим правилам показного потребления.Так, в деревне, где я преподавал информатику, многие зажиточные аборигены купили себе компьютеры «Пентиум-4» со всей периферией и теперь они стоят у них дома, как доказательства их повышенного социального статуса, совершенно без дела,(даже включать не умеют). Единственный кто использует компьютер в пользу, в полном объёме- мальчик Миша Бавдей, у которого недорогой «PC-486» б/у. Я часто бываю в одном Минском  престижном компьютерном магазине и вижу, как умело работают вышколенные продавцы салона. Они мгновенно оценивают, что я прагматик и профессионал и теряют ко мне интерес, чётко отвечая лишь на поставленные вопросы. Но как они работают, когда видят «настоящего клиента»!! Я их уважаю – профи. Так одной даме, которой компьютер нужен, чтобы иногда что – то напечатать и чтобы был не хуже, чем у других, они всучили аппарат за 1000 долларов со сканером, лазерным принтером, графическим планшетом и т. п., да плюс сверхдорогой плоский монитор. Раз есть психологическая потребность – это кто-то обязательно использует для наживы.

Как большой живот символизирует богатство лишь в голодном обществе, так и дорогая, броская одежда, золотые украшения играют важную роль в показном потреблении только относительно бедных стран. Предмет, который могут купить почти все, не может быть частью показного потребления высших социально-экономических слоев. Рубашка за 100 долларов - это шик для того, кто зарабатывает 500 долларов в месяц, но не для имеющего сотни тысяч. Очень богатый может шикануть скромностью в одежде, автомобиле, сбивая с толку подражателей, но он оторвется от них и станет над ними, купив особняк за пару миллионов в Палм-Бич, где будет ходить в потертых джинсах. Одежда из дорогих магазинов используется в основном для престижного потребления у представителей среднего класса, а высший класс ищет штучный товар от лучших модельеров. Внизу социально-экономической иерархии - свои ориентиры показного потребления. Как правило, это товары из категории, которая в комплексе доступна только следующему более высокому слою. Полностью скопировать потребительский комплекс чужого слоя не позволяют материальные возможности, но блефануть, купив одну-две видимые окружающим вещи из символов более высокого слоя, можно.

В «новых странах» социальная структура находится в стадии коренной трансформации, субкультуры многих групп только формируются, поэтому попытки жить по чужим стандартам (экономить на хлебе, чтобы пить французский коньяк, жить в общежитии и ездить на "Мерседесе") здесь встречаются гораздо чаще, чем в странах с устоявшейся социальной структурой и культурой. Иностранцев из богатых стран, приезжающих в Россию, часто удивляет обилие предметов высоко статусного потребления (например, новых "Мерседесов") при, в целом, удручающе низком уровне потребления.

Когда время быстрых, шальных денег проходит, и новые богачи наедаются и икры, и зависти прохожих, многие постепенно начинают сознавать, что одни им завидуют, а другие над ними смеются. И кого больше - спорный вопрос. Не удивительно, что в нашей стране на смену анекдотам о страдающих от старческого маразма партийных лидерах пришли еще более многочисленные анекдоты о "новых русских". Когда новые богачи становятся уже не совсем новыми, обычно появляется тенденция к подражанию аристократам: культивирование собственного достоинства, которое нельзя купить за деньги, даже большие, равнодушие к зависти в глазах пешеходов, ограничение показного потребления своим узким кругом. Этот тип потребления не исчезает, но становится менее броским, ориентируется на внутриклассовое восприятие: банкир конкурирует в потреблении с банкиром, а не с бывшим коллегой по институту. Обычно эта тенденция к умеренности начинает проявляться во втором поколении, когда вырабатывается устойчивая субкультура богатства.

Образцом субкультуры богатства для многих богатых людей мира является английская аристократия. Ее стиль имитировали и имитируют во многих странах мира. Ему пытаются следовать члены высшего класса США. Особенность этого типа показного потребления состоит в том, что оно наполнено символами "для тех, кто понимает". Язык потребления британского высшего класса столь усложнен, полон таких тонкостей, что человек, имеющий большие деньги, но не выросший в этой среде, пытаясь имитировать, оказывается смешным, поскольку "говорит" с грубыми ошибками. В Англии и США обычно выделяют старый и новый высший класс. Первый представляет собой статусную группу, имеющую длительную историю; члены этой группы с ранних лет впитали тонкости неброского языка показного потребления "для тех, кто понимает". Новый высший класс - это статусная группа богачей, которые выросли в среднем, а то и в рабочем классе, несут на себе отпечаток его субкультуры. Они подражают старому высшему классу, покупая схожие предметы, но они не могут виртуозно говорить на языке этих предметов, поэтому, несмотря на свое богатство, они, обречены, испытывать на себе взгляды сверху вниз членов "аристократии".

В России, по всей видимости, эта тенденция к относительно скромному потреблению примерно на уровне своего статуса или даже ниже него наметилась быстрее, чем в других странах. Главной причиной этого, как мне кажется, является наличие большого количества организованных преступных групп, гораздо быстрее прочей публики реагирующих на показное богатство. В условиях современной России для бизнесменов следовать классическим нормам показного потребления равносильно предоставлению в налоговую инспекцию и разного рода рэкетирам завышенных данных о своих доходах. И лишь олигархи, до которых бандитам трудно дотянуться, демонстрируют классические типы показного потребления. Основная же масса бизнесменов колеблется между показным потреблением и страхом попасть под повышенное "налогообложение" бандитов, которые в подсчете доходов проявляют куда меньше формализма, чем налоговая инспекция.

Показное потребление не всегда является просто средством утолить тщеславие.

Порою в нем прослеживается и рациональное зерно, не всегда отделимое от элементарного блефа. Суть рациональности показного потребления может состоять в том, что символическое потребление обозначает реальный потенциал, который стоит за индивидом или фирмой. Поскольку в бизнесе нередко очень важно внушить партнерам доверие к своему финансовому благополучию, то покупка на последние деньги "Мерседеса-600" не всегда является экономически иррациональной. Это же касается и огромных особняков, часто в дальних странах, где жить не придется. Подобный демонстрируемый уровень порою является залогом для получения кредитов.

На уровне нового среднего класса дорогая деловая одежда, превосходящая по своей стоимости реальные возможности индивида, порою является средством получения хорошей работы, поскольку создает образ (ложность которого не сразу проявится) преуспевающего человека с хорошим вкусом. Однако здесь эта стратегия требует очень развитого чувства меры, так как легко может дать обратный результат. Например, служащий, одевающийся лучше своего шефа, не всегда может рассчитывать на понимание. В условиях, когда реальные доходы уже известны, чрезмерные по существующим стандартам траты на потребление могут создать дурное впечатление. Так, одна сельская дама постоянно демонстрирует свою «принадлежность» к неким аристократическим кругам и гуманитарной белорусской элите, затрачивая на это значительные средства. Однако все в деревне над этим смеются, так как им прекрасно известен её образовательный, культурный и моральный облик, а связи образовались из-за её работой в качестве водителя такси. И даже кличка у неё, за глаза,- «Таксистка».

Показное потребление проявляется часто не только в качестве престижных предметов, но и в их количестве. Так, в США в среднем классе довольно распространено приобретение предметов с якобы узкой специализацией. Человек, время от времени занимающийся физкультурой, может иметь целую коллекцию хороших кроссовок на все случаи жизни (для уличного кросса, для баскетбола, для гольфа, для езды на велосипеде и т.д.). Катающийся на велосипеде часто имеет несколько дорогих велосипедов разной специализации и разных годов выпуска,(новые модели покупаются, а старые еще пригодны для использования). Аналогичным образом копятся коллекции автомобилей, количество которых также не соответствует нуждам реальной практики. Еще чаще, особенно у женщин, встречается постоянная смена одежды. Этот вариант показного потребления в силу экономической доступности уже широко встречается и в разных слоях в России. Идеальная модель для этого типа - французская императрица Мария-Антуанетта, которая никогда не одевала один и тот же наряд дважды. Для массы людей со скромными доходами такая форма показного потребления может иметь тяжелые экономические последствия.

Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) провел опрос населения России, пытаясь выяснить символы, которые масса населения читает как обязательные признаки богатых людей. На первые места вышли иномарка, большая квартира и отдых за границей (Коростикова 1998).

Институт социально-экономических проблем народонаселения РАН провел опрос экспертов (1130 предпринимателей, чиновников, депутатов, адвокатов и т.п. групп, которые более всего склонны к показному потреблению). По их мнению, главный признак богатства - личная охрана (77%). Затем идут такие символы, как загородный коттедж (76%), престижная квартира (75%), престижный автомобиль (71%), вклады в зарубежных банках, вертолет или самолет. Только одна треть назвала признаком богатства дорогую одежду.

Если сгруппировать символы богатства, то на первом месте - это недвижимость, включающая не только жилье, но и офис. На втором месте - средства передвижения, автомобили, самолеты и вертолеты. На третьем - большое количество подчиненных, включая охрану. На четвертом месте - обладание предметами роскоши (драгоценности, картины, антиквариат). На пятом - современные средства связи (Коростикова 1998). Соответственно, человек, стремящийся считаться в глазах окружающих богатым, должен придерживаться вышеописанного языка потребительских символов.

Для демонстрации высокого статуса используется весьма широкий набор предметов потребления, услуг, стилей жизни. В принципе, эту функцию может выполнять любой товар или услуга,  имеющие высокую цену и открытые для более или менее широкого обозрения. Главный же атрибут вещей, используемых  для показного потребления, - их дефицитность, недосягаемость для широкой публики, которая может их наблюдать, но не иметь.

Английский писатель Г.Честертон (1874-1936) описывает технологию превращения ресторана в отеле "Вернон" в чрезвычайно престижное место. Отличительной чертой ресторана стала его исключительность, которая достигалась не качеством обслуживания, (оно было высоким, но не лучше, чем во многих других местах), а затрудненностью доступа. Деньги, пишет Г.Честертон, получались не за то, что сюда привлекали людей, а за то, что их сюда не допускали. Хитрый хозяин специально создавал трудности в допуске, "чтобы богатые клиенты могли посредством своих денег и дипломатии их преодолевать". Так, в этом ресторане был всего один стол, за которым могли одновременно сидеть только 24 человека. Этот стол находился на открытом воздухе, поэтому наслаждаться трапезой здесь можно было только в хорошую погоду. И чем труднее было получить удовольствие от такой трапезы, тем больше возникало стремление участвовать в ней за большие деньги. Хозяин гостиницы и ресторана заработал миллион фунтов стерлингов, регулируя доступ в это трудно доступное, а потому и очень престижное место. Аналогичным образом марки, монеты, специально выпускаемые в очень ограниченном количестве, сразу же становятся чрезвычайно дорогими и превращаются в мечту коллекционеров. На этом строится маркетинговая стратегия ведомств, ответственных за выпуск коллекционных предметов. При этом технологические и эстетические качества этих предметов не имеют никакого значения. Среди самых дорогих марок есть просто бракованные, их ценность - в этом быстро устраненном браке. Если в производстве товаров для массового потребления залогом коммерческого успеха является рост объемов продаж, то в производстве предметов престижного потребления маркетинговая стратегия основывается на тщательном ограничении этих объемов. "Мерседес-600", выпущенный по доступной цене в большом количестве, автоматически утратит свою престижность и привлекательность.

В конструировании стиля престижного потребления важную роль играют элитарные виды спорта. Так, в Великобритании настоящий джентльмен традиционно занимался и занимается скачками, играл в крокет. У большинства других народов, в том числе и в России, господствующий класс увлекался дорогими видами охоты. В наше время некоторые виды спорта являются формой показного потребления: гольф, верховая езда, плавание на яхтах, большой теннис, горные лыжи, боулинг и т. п. В России в 1990-е гг. благодаря стараниям Б.Ельцина в высшей политической элите стал входить в моду большой теннис. Из верхних политических эшелонов он стал распространяться и в других группах богатых людей. Привлекательность элитных видов спорта состоит лишь в их недоступности (обычно по экономическим причинам) для широких масс потребителей. Нередко эта труднодоступность создается искусственно.

Традиционно важную роль в демонстративном потреблении играют часы. Разумеется, люди, покупающие очень дорогие часы, обосновывают свою покупку их качеством. Действительно, часы за 3 и за 50 долларов могут отличаться прочностью, точностью хода, надежностью. Однако технологические качества часов за 3 тыс. долларов не могут быть в тысячу раз выше, чем у часов за три доллара. При выходе на очень высокий уровень потребляется качественно иное потребительское свойство - способность информировать о  высоком материальном статусе владельца. Так, на аукционе Сотби были проданы стальные часы "Patek Philippe Chronograph" по цене на 95 тыс. долл. выше первоначально запрошенной суммы в 25 тыс.

         Самое интересное же, и мало исследованное явление Вебленовской теории – это коллективно – государственное показное потребление. Вот уж где поле для широкого размаха иных государственных и общественных деятелей. Особенно это уморительно выглядит в новых государствах. Им же надо подражать не только продвинутым соседям, но и супердержавам и империям,(в том числе и давно исчезнувшим ). Здесь целый экзотический зверинец. Это и аулы с двухпалатным парламентом и старостой с президентскими функциями, и военно-морской флот среди степи, и «Великие стройки» и так далее. Помню, как посол одной такой державы, полностью скопировал внешнее поведение, одежду, машину английского посла, нанеся государству ущерб в ¼  бюджета, а потом подмахнул от имени государства гарантийное письмо фирме, об оплате за чай, который там взял его сынок, для быстой коммерческой сделки. Сынок на сделке прогорел-скрылся, а за деяния посла и его сына-неудачливого коммерсанта расплатилось государство, отдав ещё ¼ бюджета. Вот и копируй английского лорда.

         Показное потребление - это не новое явление. Свидетельства такого поведения могут быть найдены в самых ранних обществах, а экономические экстравагантности и излишества многих индивидов и социальных групп хорошо зафиксированы документами. Новое – это показное поведение в сфере информационных технологий.         Конечно, религии, астрологи, мошенники веками использовали маркетинговое информационное продвижение своих виртуальных услуг потребителям. Но каков размах сейчас!!

Потребление предметов роскоши ещё в Римской империи считалось столь серьезной проблемой, что для его подавления принимались законы против роскоши. В средние века такое показное потребление осуждалось в основном из моральных соображений (считалось грехом перед Богом впадать в чрезмерное потребление), но также и потому, что показное потребление рассматривалось как возможная угроза классовым отношениям, которые средневековый мир считал важным сохранять. Вплоть до 1600 года в разные времена по всей Европе безуспешно применялись законы, ограничивающие потребление всего, помимо одежды и пищи.

         Борьба против показного экономического поведения до 1600 г. традиционно основывалась на этических соображениях, а после этой даты вопрос был переведен из моральной сферы в экономическую. Недостаток личной скромности теперь осуждался не только потому, что он нарушал классовую организацию общества, но и потому, что он ослаблял производственные возможности нации. Его считали причиной увеличения импорта и ослабления отечественных рынков, вредного влияния на индивида как на производителя и поощрения расточительства в хозяйстве. В течение этого периода роскошь и экстравагантность продолжали рассматриваться как опасная социальная и экономическая болезнь. “Чрезмерное” потребление считалось не показателем процветания, а симптомом экономического упадка. Считалось, что особенно опасно позволять “средним или низшим классам людей” впадать в такое поведение, и многие наблюдатели утверждали, что обязанность лиц занимающих высшие позиции подавать хороший пример, ведя умеренную жизнь.

         Существенное изменение отношения к потреблению роскоши стало появляться в последней четверти XVII века, когда впервые были замечены существенные выгоды, связанные с показным уровнем потребления. Спрос на предметы роскоши необходимо означал увеличение занятости для тех, кто изготовлял их. Утверждалось, что при проведении политики контроля экономика только выиграет от такой активности. Более того, страны, которые активно подавляли показное потребление, были почти всегда бедны - факт, объяснявшийся законодательным подавлением промышленности и нововведений. Поэтому после 1700 г. разумный спрос на предметы роскоши все более считался скорее благом, чем препятствием для экономического и социального прогресса и ремесленники поощрялись снабжать этот ограниченный рынок необходимыми товарами.

Показные потребители конца ХIХ века как в США, так и, в меньшей мере, в Британии, в конце концов, убедились, что их бросающиеся в глаза излишества становятся неэффективными, поскольку неравенство богатства и доходов вызывает глубокое общественное негодование. Изменяющийся социальный и политический климат того периода порождал требования, касающиеся того, чтобы богатые и привилегированные перераспределяли или делились своим богатством с менее удачливыми. Представление ХIХ века о том, что бедность являлась наказанием за некомпетентность или лень, все более отвергалось после 1900 г., когда стал актуальным вопрос о существенном перераспределении доходов и богатств. Однако увлечение эгалитаризмом, существенно снизившее показное потребление в межвоенные годы, не пережило Вторую мировую войну. Как отмечал Гэлбрейт, “в современной социальной истории есть мало вещей столь очевидных, как падение интереса к неравенству и экономическим вопросам. Прогрессивный подоходный налог, долгое время рассматривавшийся как наиболее эффективный и доступный механизм перераспределения доходов, после 1950 г. все менее и менее использовался с такой целью, но это не вызывало никакой существенной негативной реакции массы населения”.

         Есть несколько объяснений этого заметного снижения интереса к дальнейшему понижению уровня неравенства, все еще существенному в послевоенные годы. Во-первых, большинство политических решений об уменьшении неравенства, принимавшихся после периодов быстрого экономического развития, вытекали из страха, что большое неравенство, которое возникает в процессе индустриализации может привести к столь большим социальным различиям, что стабильности общества будет угрожать применение насилия. Это, конечно, классическое марксистское предсказание, и его верность зависит от существования сильного негодования по поводу частного богатства, однако факты последних лет говорят о том, что если зависть действительно и возникает, то она эффективно действует лишь в отношении соседей и редко направлена на тех, кто имеет гораздо более высокий социальный и экономический статус. Соответственно, политическая необходимость начинать экономическую атаку на очень богатых существенно снизилась.

         Во-вторых, озабоченность неравенством уменьшилась, потому что становится все более очевидным, что власть и привилегии богатых существенно уменьшены самой природой общества, возникающего из процессов индустриализации. Индивиды и семьи, которые в былые годы использовали свое богатство для получения благосклонности и особого отношения правительства, лишились своих политических привилегий. Хотя богатство все еще сохраняет свое значение в борьбе за власть (это особенно характерно для Соединенных Штатов), законодательная функция власти приобрела независимость от своекорыстных интересов богачей. В силу этой независимости была устранена и часть причин стремления к дальнейшему выравниванию доходов и богатства.

         Третья причина снижения интереса к неравенству связана скорее с корпорациями, чем с политическими изменениями. Общество достигаемых статусов, которое делает упор на вознаграждении индивидуальных усилий, имеет тенденцию концентрации коммерческой и индустриальной власти в руках небольшой группы богатых людей, эта власть фактически дает богатым промышленным и коммерческим элитам контроль над людьми, которые работают на них в системе капиталистического предприятия. Общество же благосостояния создает новую, менее личностную систему бизнес-организации, которая существенно снижает способность любого индивида в одиночку решать вопросы политики компании или прав и привилегий других людей.

         Уход абсолютной власти в корпорациях из рук очень богатых людей означает, что они как индивиды также стали менее заметны. Как представляется, негодование по поводу лидеров бизнеса является до некоторой степени следствием их частого появления перед публикой в качестве людей, имеющих значительную экономическую власть над другими людьми; по мере того, как они становятся менее заметными, это же частично происходит и с враждебным отношением к неравному распределению богатства и доходов.

         И наконец, во всех богатых обществах в конечном счете неизбежно происходит перераспределение богатства, что дает гораздо больший уровень безопасности и финансовой независимости среднему и рабочему классам. Эта большая безопасность в свою очередь снижает уровень негодования против неравенства доходов и богатства, возникающее в условиях, когда большинство индивидов испытывают лишения и чувствуют непрочность своего положения. Возникновение “социального государства” (“welfare state”), что характерно для наиболее богатых обществ, может служить снижению враждебности по отношению как к сохранению богатства в руках очень богатых, так и к неравенству доходов внутри отдельных социально-экономических классов.

Можно утверждать, что несмотря на возникновение “сочувствующей” социальной и экономической среды, мотивация к показному потреблению в богатых обществах существенно понизилась. В последующие годы процветания после окончания Второй мировой войны, несмотря на то, что возможности для показного потребления остались для богачей очень высокими, а потенциальное негодование в отношении такого поведения, кажется, снизилось, “позолоченный век” не повторился, и богатые элиты смогли отыскать альтернативные пути обеспечения и защиты своих статусных позиций в обществе – это информационное пространство.

Концентрируя у себя  лучших специалистов IT - технологий со всего мира, богатые страны теперь активно навязывают показное потребление всему миру, вкладывая колоссальные средства в различные виды рекламы, от фильмов до специальных средств психологического зомбирования. И уже, смело, продают товар стомостью 0.000001 цента за десятки тысяч долларов. Однако, мода, сэр!

Сейчас всё больше  виртуальных «сообществ вкуса» (taste cultures, style tribes) и не групповых, а индивидуальных потребителей: Интернет, кабельное телевидение, сжигающие пространство и время авиалинии позволяют выбирать стиль в режиме on-line. Циклы моды все более ускоряются, превращаясь в непрерывный, не привязанный к какому-либо месту или времени он-лайновый поток. Становится возможным ежедневный выбор идентичности, произвольное изменение тела и настроения. Мода уже неотделима от медиа-индустрии, шоу- и кинобизнеса, от неопределенной, всеобъемлющей «визуальной культуры». Одним из следствий этих процессов стала утрата четких границ, где мода, а где насущное или показное потребление.

 Мода становится связью между, телом и идентичностью, властью, идеологией, предпринимаются попытки деконструировать моду как социально-исторически обусловленное понятие.

И, если для США, при их видимой мощи, НОВОЕ ПОКАЗНОЕ поведение ещё будет агонизировать сравнительно долго, то для остальных стран, (особенно не западных), такое форватерное следование моде и другим элементам показного поведения обойдётся очень дорого и вскоре, так как экология и ресурсы матушки Земли не безграничны, терпение третьего мира на пределе, уже хорошо видимом.