В сентябре 1990 г. Ельцин принял программу академика Шаталина, которая работала на него как незаменимая организационная сила, поскольку Горбачёв противился её принятию, означавшему немедленный распад Советского Союза, — не говоря уже о том, что «программа социалистического обновления привела к прямо противоположным результатам» (Шаталин).
Благодаря всему этому политическая инициатива перешла к Ельцину. Анатолий Черняев, один из советников генсека, день за днем делал в своем дневнике записи о Горбачёве и вообще о ситуации.
Первой конкретной программой вхождения в рыночную экономику стал так называемый «план Шаталина» (май 1990 г.), где говорилось о внедрении рынка в Советском Союзе за 500 дней. Иными словами, целью плана был переход «от тоталитарной общественно-политической системы к рыночной экономике» за срок более чем вдвое короче того, что Сталин закладывал на коллективизацию. Академик-математик Шаталин тогда считался одним из «экономических гениев» эпохи.
Теперь всем понятно, что план являлся невероятной смесью популистской демагогии и политической программы, построенной на дихотомии государства и рынка: именем народа государство должно было обратить изменения против себя.
Преамбула программы была обращена прямо «к народу», минуя государство, и вместе с тем сразу декларировала, что по сравнению со всеми предшествовавшими реформами «главное отличие состоит в том, что по своим принципам она строится на новой экономической доктрине.
Переход к рынку — «прежде всего задача государства, а не простых людей … Программа выдвигает задачу всё возможное отобрать у государства и отдать людям.» Концепция основана на том, что если большая часть имущества и источников при соответствующих условиях вернётся к людям, то это приведёт к значительно лучшим экономическим результатам и сделает возможным искоренение многих негативных явлений в процессе перехода к рынку».
Во вводной части под названием приватизация определяется как возвращение государственной собственности «людям» и «народу». Не сильно преувеличу, если скажу: язык и тональность этого введения в систему капиталистической частной собственности таковы, как будто на самом деле речь идёт об общественном самоуправлении: «Право на собственность осуществляется через разгосударствление и приватизацию, когда государственное имущество переходит в руки граждан. Именно в этом, в обретении народом собственности проявляется в первую очередь социальная направленность экономики. Это не есть акт реванша, а восстановление социальной справедливости, укрепление прав человека на получение доли из национального богатства страны».
В действительности шаталинская программа, которую собирались обнародовать в августе, означала, что кое-кто из советского руководства готов был задвинуть изначальную экономическую концепцию перестройки (программу производственного самоуправления), развитую Абелом Гезевичем Аганбегяном. Один из ключевых экономических советников Горбачёва, он разработал глубокую теорию перестройки. О значении его книги говорит её поспешный выход на английском языке в 1988 г. с предисловием одного из самых известных теоретиков «рыночного социализма» Алека Нове.
Самые оптимистичные левые социалисты надеялись, что это сигнал к началу трансформации «государственного социализма» в социалистическое самоуправление. Такой подход не учитывал (или наивно игнорировал), что куда большим приоритетом, чем стремление быстро «подтянуться к Западу», теперь в Советском Союзе было новое направление, ставшее решающей политической силой и диаметрально противоположное антибюрократической и основанной на самоуправлении реформе социализма.
В декабре 1990 г. в США было опубликовано «неофициальное» и «ни к чему не привязанное» исследование, подготовку коего инициировали лидеры великих держав с подачи Большой Семёрки на июльском Хьюстонском саммите. Сотрудники Международного валютного фонда, Всемирного банка, Организации экономического сотрудничества и развития, а также советники президента Европейского банка реконструкции и развития подготовили обширный документ, который в свете последующих событий фактически стал программой смены советского режима в СССР.
После его публикации популистская программа Шаталина утратила свой особый интерес, поскольку советское руководство и международное сообщество отыскали верный modus vivendi. Тогда власть уже перешла от Горбачёва к Ельцину, и тем самым были устранены все остававшиеся реальные препоны для смены режима. Написанное с таким расчётом, чтобы избежать идеологических формулировок, исследование МВФ продвигалось как «модель» и «источник» для экономических концепций и политики советской смены режима.
Не забывая о важности внешних факторов, следует сказать, что краха Советского Союза и падения системы государственного социализма не было бы без решающей роли внутренних экономических и политических кризисов и без активной помощи советских властных элит. Сегодня уже очевидно, что распад СССР и государственного социализма связан с безоговорочным принятием глобальной экономики властями, желавшими сохранить свое положение, свой роскошный образ жизни, забронировать за собой государственную собственность навеки. Опасаясь за свой статус, элиты были открыты любому решению, которое сможет его укрепить. Наиболее влиятельные группы в Советском Союзе заключили очевидный и открытый союз с международными центрами власти и денег. Мысль, что смена режима произрастала из внешнего «заговора» (до сих пор популярная в некоторых кругах) совершенно несостоятельна, поскольку в штудиях МВФ были явно провозглашены намерения, в том числе сотрудничество с советскими руководящими органами, «тайный союз» с ними.
Исследователи «взялись за детальный анализ советской экономики, предложение реформ и определение критериев, при которых помощь западной экономики сможет наиболее эффективно поддержать эти реформы». Такая существенная аналитическая работа и сбор материала не могли быть завершены без активной поддержки советских властных структур, что указывает на истинный замысел. В опубликованных материалах (включающих лишь «основные выводы» исследования) выражена особая благодарность советским федеральным и республиканским институтам за их «всестороннюю и значительную поддержку и помощь».
Также поимённо благодарятся отдельные «спонсоры», в том числе Министерство иностранных дел и Государственный комитет внешнеэкономических связей Совета Министров СССР (организовавшие множество обсуждений), Государственный банк, Государственный комитет по образованию, Госплан, Министерство финансов, Министерство внешнеэкономических связей, Государственный комитет по реформам Совета Министров и многие другие руководящие органы. Упоминаются многие встречи, проходившие в Москве, Брюсселе, Париже и Вашингтоне.
Летом 1990 г. авторитетные американские политики и бизнесмены уже открыто говорили, что Советский Союз не может больше сам вызволять себя из неприятностей, что требуется прямое международное вмешательство. Переписка того времени Джорджа Сороса с Борисом Ельциным особенно познавательна. В коротком письме накануне встречи Большой Семёрки Сорос сделал два важных замечания.
«Это в интересах всего мира — чтобы мы избежали хаотического коллапса. В отличие от нормальной практики, далеко идущее вмешательство во внутренние дела Советского Союза жизненно важно. Единственный вариант, при котором вмешательство может быть и эффективным, и приемлемым одновременно, это направление его по пути создания денежной системы, которая превратит Советский Союз в федерацию независимых республик, а балтийские республики — в независимые государства … успех или провал — это зависит от того, сможет ли денежная система интегрироваться в экономику, определить метод оживления разваливающейся экономики … Советское руководство прекрасно понимает, что такую валюту невозможно учредить без внешней поддержки. Нужен не только кредит, но и кредитоспособность, которая может заинтересовать Запад. Если Большая Семёрка изъявит желание поддержать валютную систему, способную вернуть Советский Союз к жизни, такое предложение должно быть принято с энтузиазмом ... Поддерживать нужно определённые программы и новых людей. Выход для всей страны — в России».
Ельцин ответил в тот же день. Нет, он не загорелся идеей новой денежной системы, она ему не понравилась вовсе. Зато как главный «сменщик режима» он просил поддержки Сороса, указывая на себя как подходящего, «нового человека», которому надо дать денег, потому что, чего уж ходить вокруг да около, он единственный способен дать независимость республикам. Больше того, он выражал беспокойство по поводу президента СССР, получающего финансовую помощь: её неэффектиное использование может дискредитировать Горбачёва.
По контрасту с Соросом, исследование МВФ сфокусировалось не на финансовой системе, а на идеологическом старте — освобождении от плановой экономики. Программа придерживалась стремительного перелома, как эхо повторяя лозунги творцов перестройки об «ускорении», «прорыве». Однако разница заключалась в недвусмысленной цели провозглашения капиталистической рыночной экономики, хотя термин «капитализм» сам по себе еле используется в документе.
Аналогично предложениям Шаталина и Явлинского, в работе МВФ представлен «демократический капитализм» на основе рыночной экономики (как если бы утопический капитализм заменил утопический («реальный») социализм, как это было в шаталинской программе).
В смысле применения программы, думаю, допустимо провести параллель между нею и сталинским «большим скачком». Программа Шаталина была первой, где были заявлены ныне хорошо известные методы «реконструкции»: быстрые и радикальные изменения, перелом. Программа МВФ назвала критерии строительства «рыночной экономики»: либерализация цен в связи с условиями внутренней и внешней конкуренции, поощрение частной собственности, приватизация госпредприятий».
Как только началось частное присвоение государственной собственности, перестройка закончилась. Вместо нового «демократического капитализма» возникла очередная версия «русского капитализма», напоминающая о начале XX века — в символическом обрамлении «опереточного путча» августа 1991 г. и «восемнадцатого брюмера Бориса Ельцина» 4 октября 1993 г.
Первая дата подытожила существование системы государственного социализма, вторая ознаменовала победу рыночной экономики. Путч был осуществлён частью властной элиты, не желавшей падения старого режима; «восемнадцатое брюмера», направленное против социальных групп, оставшихся в стороне во время «перераспределения» собственности, профинансировал международный капитал. Государство осталось прямым гарантом отношений собственности, обусловливая «госзависимость» новой российской буржуазии и формируя политико-институциональные условия нового классового общества.